Можно было только удивляться, с какой деловитой бодростью он вылизал полную миску овсянки, а после того, чуть покрутившись, улегся на подстилку.

Дома Андрей сказал Еве:

— Тоскует. Ест плохо. Видит меня, но смотрит как бы мимо. Надо так полагать, что ему кого-то не хватает. Я платок вытащил, который ты мне утром дала, так он обрадовался, хвостом застучал — унюхал твой запах. Не езди к нему, пожалуйста, хоть несколько дней, не порть мне собаку. Пусть отвыкает.

Ева, очень довольная, что внушила псу такое глубокое чувство, пообещала:

— Хорошо, если это нужно. Мне без него тоже скучно.

На другой день Андрей приехал утром, чтобы погулять с Дикарем. Врач советовал заставлять пса больше двигаться, чтобы он не зажирел, не потерял формы.

Розе было дано указание:

— Ты оставляй дверцу открытой. Я в ближайшие два-три дня приезжать не смогу, так пусть он когда хочет, тогда и выбегает поразмяться…

Обычно собак уводили на выгул с территории питомника — в сторону рощицы или на горку, поросшую кустарником. Они привыкли выбегать за ворота. Через десять — пятнадцать минут псы возвращались в вольер, иной раз даже не дожидаясь приказа хозяина.

В рощице собака бегала вольно, проводник только издали присматривал за ней.

Андрей надел поводок и вывел пса за ворота. Можно было пройтись по шоссе, можно направиться к зоопарку.

Ему захотелось купить у старика семечек. Но на привычном месте у плетеной корзинки вместо знакомого деда стоял какой-то чужой мальчик.

— А тут старик был, — сказал Андрей. — Что это с ним? Заболел?

— Не знаю. — Мальчик судорожно повел плечом. — Я не знаю. Какой старик?

— Да это же его корзинка!

— Какая еще корзинка…

Мальчик наклонился и схватил плетеную ручку, будто испугался, что сейчас у него корзину отнимут.

— Ну что ты притворяешься? Это дед, что ли, тебя сюда поставил?

— Да. Это он. — Мальчик глотнул воздуха и несколько раз торопливо кивнул.

— А сам, значит, заболел?

— Заболел…

— Что же у него?

— Не знаю… Воспаление в легких…

— Скажи пожалуйста! Конечно, в его возрасте — чуть продрог, и всё. А что врачи говорят?

— Он больше продавать не будет. Я буду.

Мальчик сделал неопределенный жест. Глаза у него забегали. Он опустил длинные ресницы.

— Постой, как же это так? Ты что, не учишься?

— Вечером…

— Во второй смене?

— Нет, я утром… Я ошибся… В первой смене…

— Где твоя школа?

Мальчик опустил голову.

— Что же это получается? Ну, деду твоему, по его глубокой старости, делалось снисхождение, смотрели на его торговлю сквозь пальцы, а уж тебе-то, молодому пареньку, разве к лицу заниматься такими делами? Ты где живешь, с кем?

Ответа он ждал долго.

— Как тебя звать?

— Пока дед поправится… — услышал он наконец. — Два-три дня только… Пожалуйста, разрешите!

Андрей покачал головой.

— Надо будет с твоим дедом серьезно поговорить.

Мальчик быстро зачерпнул семечки граненым краем, дополнил стакан из кулака и пугливо посмотрел на собаку. Дикарь, вскинув кверху морду, тоже внимательно рассматривал подростка и шевелил своим черным пупырчатым носом — принюхивался.

— Рядом, Дикарь!

Мальчик бросил деньги в карман и, нервно передернув плечами, стал смотреть в ту сторону, куда ушли хозяин и собака.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МАЛЬЧИК И СОБАКА

Карай. Сын Карая - SinKarai7m.png

БУМАЖНИК

Мальчика, с которым Андрей разговаривал у ворот питомника, звали Володей. А попросту — Вовкой.

Но это было пять дней назад. Сейчас никого не интересовало его имя. У него была только кличка — «Скелет».

Если бы ему сказали, что не пройдет и недели, и он попадет в Армению, в страну, где большинство жителей разговаривает на непонятном ему языке, и будет продавать семечки мужчинам, женщинам и детям, идущим в зоопарк, он в это не поверил бы. Ни в коем случае! Продавать семечки? Он сказал бы, что такие превращения бывают только в злых сказках. Разве может жизнь человека так страшно перемениться за каких-нибудь сто часов?

А пять дней назад он жил прекрасно. У него была даже своя маленькая комната в одноэтажном домике. И прямо перед окном стояла зубчатая заснеженная горная вершина. Вообще-то до горы надо было идти километров двадцать, но в ясный день, когда она четко вырисовывалась на небе — белое на голубом, — казалось, что ее можно тронуть рукой. А если выскочить из дома, то через восемь прыжков, считая от крыльца, — это уже было точно измерено — начинался обрыв и внизу бурно неслась, разбрызгивая пену, горная речка. Рано утром там ловилась форель, наживку для крючка — особых червячков — надо было доставать из-под мокрых камней.

Ну, а если, спрыгнув с крыльца, пойти в другую сторону, то попадешь на покрытый лесами крутой склон. Где-то близко тут жил бурый медведь. На вершинах, если долго смотреть в бинокль, можно было увидеть дикого тура, скачущего через пропасти.

Это был поселок большого заповедника. Здесь рычали, низвергаясь с высот, бешеные водопады, а сосны поднимались от земли на полсотню метров. Воздух был чистый, прозрачный. И летом всегда бывало прохладно, а зимой тепло.

Хорошо тут было жить!

Раньше, когда он был совсем маленький, то жил в Сибири. Там, наверно, тоже хорошо. Но Сибирь он почти не помнит. В Сибири умерла его мама — от воспаления легких. И отца у него не было. После смерти мамы Володя остался совсем один. Тогда приехала тетя Варя, мамина сестра, и увезла его с собой в заповедник.

Она всегда тут жила — в этом самом одноэтажном домике из трех комнат. Ее муж, дядя Саша, работал заместителем директора туристской базы.

Это было очень интересное учреждение — турбаза. За лето здесь отдыхало пять, а то и десять тысяч туристов. Но какой это был отдых? По утрам у них спрашивали: «Как настроение?» Они кричали: «Бодрое!» — «Как самочувствие?» — «Прекрасное!» После этого все — девушки в штанах и горных башмаках и ребята с огромными рюкзаками — уходили в поход: в леса, на горы и на дальние озера. И потом хвастались друг перед другом, кто больше устал, но меньше хныкал. И опять кричали, хотя ноги еле их несли: «Настроение бодрое, самочувствие отличное!» А потом они уходили через перевал в последний поход и уже по-настоящему отдыхали несколько дней на море.

Вовка им завидовал. Он никогда не видел моря.

А в походы он ходил сколько хотел. Дядя Саша мог пристроить его к любой группе, пожалуйста! Костер он разжигал с одной спички, палатку ставил лучше любого взрослого. Чего ему не хватало?

Нет, было все-таки одно, чего не хватало. Велосипед — вот о чем он мечтал. У многих ребят в школе были классные двухколесные машины, и они раскатывали по дорожкам. Куда хочешь, туда едешь.

Сейчас, продавая в Ереване семечки, он думал, что всему виной вот этот его нетерпеливый характер. Если ему чего захотелось — так вынь да положь!

Тетя Варя, может, и купила бы ему велосипед. Но откуда ей взять столько денег? Дядя Саша определенно не хотел. Говорил — баловство.

А был самый простой способ обзавестись велосипедом. В поселке стояло жилых домов не меньше двухсот. С каждого бы дома Вовке по тридцать копеек — и иди покупай машину. А тридцать копеек не такие уж великие деньги. Если убедительно поговорить, каждый даст.

Все это выглядело так разумно, что он и до сих пор не понимал, почему тетя Варя не позволила ему ходить по домам.

— Почему-то весь поселок о тебе должен думать и тебе все давать, а ты не должен думать ни о ком! Не хватало еще, чтоб ты начал побираться!

Он только вздохнул, потому что знал — спорить бесполезно. Но, во-первых, он просит только по тридцать копеек с дома. Во-вторых, он вовсе бы не побирался, а брал деньги взаймы. Когда смог бы, тогда отдал. Пожалуйста!

Но, конечно, причиной его несчастий было не то, что он захотел велосипед. Это теперь совершенно ясно, и незачем себя обманывать. Не втемяшился бы ему в голову велосипед, так нашлось бы что-нибудь другое. Например, радиоприемник, который можно носить в кармане и принимать шестьдесят пять станций. Или собака — овчарка, похожая на волка. Такая умная, что только не умеет разговаривать. Одно время ему очень хотелось, просто необходимо было иметь такую собаку.